17 декабря арт-рок группа Bunraku выпустила альбом Apeiron Vol.I: Almost Human. Яркая пластинка со сквозным сюжетом готовилась довольно продолжительное время, но услышанное по итогу заявляет одно: в век синглов и клипового восприятия хороший концептуальный альбом остается актуальным форматом, у которого нет пределов.
Eatmusic побеседовал с фронтменом и идейным лидером группы Bunraku Виталием Алексашиным и узнал, что за идея заложена в альбом Almost Human, чьи концерты выходят за рамки традиционных представлений о рок-шоу и чему должен научиться каждый музыкант в творческом процессе. Кстати, летом наш фотограф Валерия Лё побывала на одной из студийных сессий музыкантов.
ЕМ: Начнем с того, что хочется поздравить тебя и твою группу с замечательным альбомом!
Виталий: Спасибо!
ЕМ: Как получилось, что ваш формат все же близок по объему к ЕР? Или вы воспринимаете эту работу как цельный альбом?
Виталий: Пожалуй, оба варианта верны. Изначально у нас была идея выпустить три небольшие пластинки за два года, и каждая из них должна была обладать своей законченной сюжетной линией. Окинув взглядом наш материал, становится ясно, насколько разные песни мы исполняем. Пластинка Apeiron Vol.II, которая находится в стадии пре-продакшна, будет отличаться от того, что мы выпустили сейчас. Соответственно, Almost Human – это самостоятельное произведение, хотя у меня какое-то половинчатое отношение ко всему этому (улыбается). С одной стороны, это – законченная работа, с другой – она сравнима с сезоном сериала, который через полгода-год продолжится.
ЕМ: Название «Почти человек» (Англ. Almost Human) отражает твою идею или оно появилось из других соображений?
Виталий: Название было дано исключительно из соображений сюжета. Лирический герой альбома ищет себя. Он задает себе и миру вокруг огромное количество вопросов. Долгое время герой не может понять: кто же он? Само название говорит о том, что ему необходимо стать «полноценным человеком». Так, например, Пиноккио хотел стать настоящим мальчиком.
ЕМ: Как для тебя протекал процесс формирования концепции пластинки? Например, сингл Shame вышел довольно давно. Какое место он занимает в ней?
Виталий: Концепция была изначальной, и как только мы сели за планирование альбома, его пре-продакшн, мы уже понимали, какие треки в него войдут. Более того, часть песен была убрана по той причине, что они не укладывались в идею. А песня Shame органично встала на своё место. Каждый трек на пластинке отражает грань личности лирического героя. Человек ведь бывает не только злым или добрым, он бывает и игривым, и радостным, и мы можем наблюдать массу его других состояний. Через всё это он как раз и проходит по сюжету.
ЕМ: Есть те, кому комфортно писать просто песни, занимаясь исключительно звуком, и получившееся само собой складывается в релиз. Как ты пришел к концептуальному подходу как автор, и почему тебе комфортно работать в таком ключе?
Виталий: Наверное, потому, что я – неудавшийся писатель (смеется). Назовем это так. Еще лет с восьми я исписывал тетради и пытался придумывать своих героев, свой мир, который существует вокруг нашего, но который остается невидимым для всех, кроме меня. У меня были небольшие произведения, но ничего из этого до сих пор не вышло. Возможно, как и в ситуации с музыкой, должно было пройти какое-то определенное время, чтобы я осознал этот процесс, пережил его и понял, что настало время написать что-то. На литературном поприще такого времени не настало, а с музыкой получилось само собой. Никакого насилия – я просто сел и начал писать песни. Жду, когда и с литературным творчеством получится что-то такое (улыбается).
Мне нравится концепция, когда есть сюжет, а слушатель за ним следит. Это не просто песни-настроение – ты их слушаешь, у тебя приходят в голову мысли или воспоминания. Ты следишь за этим сюжетом как читатель, который хочет понять, чем же все кончится. И ты следишь – от первой песни и до последней. Потому что если сперва заглянуть в конец, то ты испортишь себе все удовольствие. Все должно быть строго по порядку (улыбается).
ЕМ: Не хотелось ли тебе в будущем выпустить свой манифест и, тем самым, синтезировать разные виды искусства? Например, создать аудиовизуальное и текстовое произведение?
Виталий: По сути сейчас именно это и происходит. Как я и говорил, группа Bunraku планирует еще две пластинки – и сюжет будет закрыт. Получится трилогия, где есть герои, злодеи, классическая трехактная структура – когда персонажи по ходу сюжета эволюционируют и меняются, побеждают злодея и находят в этом всем какую-то мораль. Сейчас мы этим и занимаемся.
Также на стадии пре-продакшна находится наш первый клип на заглавную песню Almost Human, и мы планируем снимать его как большое кино в малом метраже. Там будут сюжет, диалоги, завязка и крючок, который, как мы надеемся, захватит зрителя и заставит его ждать следующего клипа, где состоится продолжение этой истории. По итогу выпуска трех пластинок и всех видеоклипов мы объединим всё это в единое целое. Хотелось бы, чтобы получился музыкальный фильм минут на сорок.
ЕМ: Можешь ли ты представить еще более широкий подход – группа Bunraku делает перфоманс.
Виталий: Конечно! Мы же не просто так назвались японским кукольным театром (улыбается). Вся эта сценическая обстановка – когда люди надевают маски, исполняют какие-то роли – безумно интересна. У любого человека есть шанс стать тем, кем он всегда хотел стать, но у него не было такой возможности. Превратить весь этот сюжет, например, в мюзикл, в рок-оперу, поставить все это на сцене – запросто! Почему нет? Самое главное – это чтобы были люди. Благо сейчас нас окружает действительно большое количество талантливых людей, которым нравится то, что мы делаем, и они готовы во всем этом поучаствовать.
ЕМ: У тебя много источников вдохновения, так как ты сам реализуешь себя в очень разных направлениях. Кто служил для тебя ориентиром в музыкальной сфере?
Виталий: Непростой вопрос (улыбается). Я искал вдохновение долгие годы, может, лет пятнадцать. И за это время я находил массу таких источников, от которых брал что-то по кусочках. Не могу сказать, что был какой-то исполнитель или режиссер, который повлиял на мою жизнь, и теперь я хочу стать именно таким, как он – этаким колосом, который будет творить свое искусство.
Году в 2003 или 2004, когда я только поступал в университет и был слишком в себе уверен, я пришел туда без подготовки и не поступил (смеется). По сути потеряв год, я, не долго думая, как со всем этим жить, решил устроиться в свой же университет. Я работал там в лингафонной. Так как я работал там буквально целый день, часов по десять, а сам рабочий распорядок не менялся, временами было довольно-таки скучно. Поэтому я просто включал приемник и настраивался на радио Ultra. Ко мне заходили всякие странные люди: например, парочка, которая приходила послушать музыку и пообщаться. Они странно себя вели, странно общались, но какие-то точки пересечения у нас случились. И как-то они принесли мне неподписанный DVD и просто сказали: «Посмотри, тебе понравится». И это было нечто! Кажется, с того момента я начал увлекаться японской музыкой.
Это был концерт Gackt, и на тот момент ни у кого я не видел такого уровня постановки, когда на сцене действительно разворачивается театральное действо. В контексте классического рок-концерта все эти костюмы, кимоно, народные инструменты выглядели странно, и меня это задело за живое. Я даже не мог представить, что так вообще можно. В финале концерта был эпизод, после которого я понял, что хочу так же. По-моему, на последней песне в определенный момент музыканты перестали играть, и исполнитель остался один на один с огромной толпой (там было порядка 80 тысяч слушателей). Gackt упал на колени и начал петь а капелла в микрофон, а все эти люди начали ему подпевать. Для меня 17-летнего это было чем-то из ряда вон выходящим.
Позже появлялись какие-то другие коллективы. Например, британская группа Porcupine Tree, откуда вышел успешный сольный исполнитель Стивен Уилсон (Steven Wilson). Благодаря им я начал понимать, что такое музыка и как она должна работать. Послушав их пару лет, я понял, что мне близка подобная стилистика. Я объединил свою страсть к японской музыке с прогрессив-роком – и получилось что получилось. Далее были всем известные Muse, 30 Second To Mars и другие – уже модерновый звук, но истоки его всё там же — в прогрессивном роке.
ЕМ: Сейчас ты продолжаешь слушать J-Rock?
Виталий: Мне кажется, я вырос из него. В свое время я работал в журнале Bravo. Я спродюсировал, если так можно выразиться, специальный выпуск издания, который был полностью посвящен японской музыке. Во мне кипело это, в России этого было мало. Сейчас же осталась всего пара имен, за кем я слежу. Эти группы (например, Dir en grey и MUCC) не боятся меняться, они всегда ставят планку ещё выше. В большинстве случаев мне непонятны группы, которые годами играют одно и то же, не меняются и находятся в стагнации.
ЕМ: Живьем и на записи альбома ты работаешь со струнными инструментами. Складывается ощущение, что тебе как автору и музыканту хочется симфонического звучания. Насколько сложно или легко тебе дается работа с музыкантами-академистами, выходцами из классической среды?
Виталий: Честно, довольно сложно, потому что я – самоучка. У меня нет музыкального образования, я не умею читать с листа и не понимаю, о чем они переговариваются между собой (смеемся). Для меня всегда сложно объяснить им на своем неандертальском языке, что именно я от них хочу. Мне сложно объяснить, что играет в моей голове.
И по этой причине в том числе работа над альбомом так затянулась: группа Bunraku долго искала тот самый состав, который бы понимал тот самый язык, на котором я говорю. Это безумно сложно! Люди менялись, но не потому, что у нас какой-то плохой микроклимат. У нас изумительный микроклимат, и мне приятно через прессу признаваться в любви своим ребятам. Потому что я искал их очень долго, и без них меня бы не было. Просто я не мог объясняться с людьми на понятном им языке, и в этом кроется корень зла.
Кроме того, я научился важному навыку, который я советую тренировать каждому музыканту, начинающему свой проект: делегируйте свои обязанности. Долгое время я старался принимать участие буквально во всем – в написании материала, отдельных партий, мастеринге и сведении. Но в какой-то момент я понял, что у меня, во-первых, нет сил быть везде. Во-вторых, меня окружают действительно талантливые люди, профессионалы своего дела. Например, мои девочки-струнницы знают свой инструмент куда лучше, чем я. Поэтому иногда с ними спорить попросту глупо. Конечно, когда я не могу что-то объяснить, они могут поворчать. Но мы по-семейному находим какой-то компромисс.
ЕМ: К вопросу о семье! Что пожелаешь вашим слушателям в Новый Год?
Виталий: Люди любят спорить о музыке, стыдят кого-то за вкусы. Я этого не понимаю и не признаю. Поэтому хочется пожелать в новом году, чтобы они не боялись открывать для себя что-то новое, не бояться осуждения. Охватить максимум, который помог бы им развиться – и в музыке, и в искусстве, и в литературе.
